Полуйко Н. А. Воспоминания, III часть

     В начале лета Никонов пригласил меня к себе. Я был в то время в своём кабинете и собирался лететь в Жердевку. Постучав в дверь кабинета начальника училища, я переступил порог.
― А-а, заходи! Присаживайся.
     Я присел к приставному столику, раскрыл рабочую тетрадь и вопросительно посмотрел на командира. Тот глубоко затянулся сигаретой и выпустил клубок сизого дыма.
― Хочу, Николай Алексеевич, обговорить с тобой один важнейший вопрос, ― стряхивая пепел в пепельницу, начал начальник. ― Я говорил с командующим, и просил его помочь со строительством аэродромов и открытием штатов других полков, ибо учебный процесс с курсантами идёт по плану, курсанты будут выходить на полёты, а нам не будет где летать и кому обучать. Полк Осташкова готовится к полётам с курсантами, но другого полка Л-29 ещё нет. И негде его сажать, если мы его сформируем. По плану мы его должны сажать в Бутурлиновке, но там ещё ничего нет. Восемь сборно-щитовых казарм мы успеем построить, а где мы будем размещать семьи офицеров? Чтобы построить жилой городок необходимо не менее трёх лет. А летать с курсантами надо уже со следующего года.
     Про состояние вещей я знал и сам, и уже давно раздумывал над тем, как решить эти сложные вопросы, но не лез „поперёд батьки в пекло”, ожидал, пока моя мысль будет востребована. Я внимательно слушал начальника, чтобы не пропустить основную идею, на основе которой Никонов думает принять решение.
― Как ты смотришь на то, если мы временно разместим семьи офицеров Бутурлиновского полка на жилую площадь военного городка Борисоглебска в двух домах, которые будут сдаваться этим летом, а потом, когда построят в Бутурлиновке, переселим их туда?
― Да, ― ответил я, ― проблему с размещением семей мы таким образом развязываем, хотя и не полностью. Всё лето офицеры будут жить в лагерях в отрыве от семей. Возникнут другие проблемы, например, проблемы с перевозом личного состава к семьям на выходные, оплатой лагерных, усложнятся вопросы боевой готовности, воинской дисциплины и т. п. Учитывая то, что строители никогда планы строительства не выполняют, может усложниться формирование Борисоглебского полка… Хотя в сложившейся ситуации такое решение наиболее оптимальное и целесообразное.
― Я так и ожидал, что ты такого ж мнения, ― удовлетворённо сказал Никонов. ― Вот только не могу подобрать кандидатуру на должность командира полка. Ты не имеешь кого-нибудь на примете?
― Я считаю, что этот полк будет самым сложным, ― ответил я. ― Формируется на месте, где отсутствует учебная база, новый район полётов, летать придётся начинать на аэродроме Борисоглебск, затем перебазироваться в Бутурлиновку. Там голое место. Грунтовый аэродром. Лётный состав сборный, неподготовленный, в основном, молодой. Нелёгкая задача для молодого, без опыта, командира полка.
     Я на минуту замолк, а потом решительно глянул в глаза командиру и сказал:
― Есть у меня кандидатура командира полка, и именно на этот полк!
― Давай, давай!
― Только вряд-ли отпустят.
― Отпу-устят… Если понадобится, я до Главкома дойду, а добьюсь.
― Я имею в виду своего бывшего заместителя подполковника Титаренко Юрия Петровича… Способный лётчик, грамотный. Закончил Военно-Воздушную академию. На должности заместителя командира полка почти три года. Волевой. Энергичный. Требовательный. Ответственный. Хороший организатор. Трудности развития ― в самый раз для его характера. Женат. Двое детей…
     Немного подумал, говорить или нет, а потом сказал, зная пристрастия Анатолия Николаевича.
― Заядлый охотник и рыбак.
― О-о! ― оживился Никонов. ― Коль охотник, то не может быть плохим человеком. Да… Как же его из Качи выманить? Он, может, и не согласится. Ты с ним об этом не говорил?
― Как же я мог бы с ним говорить, если я об этом с вами предварительно не договорился? У меня есть предложение.
― Давай.
― Мы заканчиваем готовить изменения к распределению воздушного пространства базирования нашего училища. Но нами не учитывалось перекраивание воздушного пространства в Северо-Кавказском военном округе, и, в частности - в Качинском училище. Они планируют вторые аэродромы Лебяженского и Бекетовского полков разместить в нашем направлении ― в Михайловке и Логу. Надо туда лететь на согласование. Мы с Холодковым планировали полететь на АН-14. На самолёте подходит строк выполнения регламентных работ, осталось ресурса несколько часов. Разрешите нам на нём слетать в Бутурлиновку, Павловск и Россошь, а потом после регламентов я его облетаю и полечу на Лебяжье. Там я уточню вопросы, относящиеся к Михайловке, встречусь с Титаренко, потом залечу на КП Качинского училища в Волгограде, согласую вопросы по Логу и встречусь с Малеевым. Без него вопрос Титаренко нам, наверное, решить не удастся. Заодно познакомлюсь с новыми методическими документами, разработанными в Каче, может, нам что-то пригодится.
― Добро. Только не задерживайтесь. С командиром полка вопрос надо решать немедленно.
― Есть. Завтра я лечу по южным точкам, и ставим самолёт на регламент.

     На следующий день, 1 июня 1971 года, я вместе с Холодковым и бортовым механиком вылетел „Пчёлкой” через Жердевку на Бутурлиновку. В Жердевке надо было забрать начальника аэродромной службы училища майора Верпадже, чтобы вместе с ним провести рекогносцировку аэродромов Бутурлиновка и Павловск, на которых, кроме Холодкова никто не бывал, да и тот был на этих аэродромах ещё в пятидесятые годы. За прошедшее время могло измениться много чего. С целью твёрдой уверенности в правильности предварительных расчётов относительно привязки к аэродрому схемы воздушного движения необходимо обязательно там побывать.
     Вылетели рано, так как предусматривалось немало сделать за этот вылет. Погода соответствовала выполнению задания ― было безоблачно, с хорошей видимостью, слабым ветром, и с утра ещё не было болтанки, которая безжалостно выматывает лётчика и пассажиров летом во время длительного полёта на малой высоте.
     Весело журчали моторы, быстро набегала под крыло самолёта земля с её полями, лесами, речками, ставками, сёлами с их огородами, улицами, коровами, что выходили из дворов и собирались в стадо, чтобы нагулять так необходимое для жизни людей молоко. Коровы молча поглядывали на большую птицу, которая проносилась над ними, совсем не реагируя на это событие, ибо не видели в ней врага. Может, они просто не успевали испугаться и среагировать, так как ”птица” прошмыгнула быстро и начала отдаляться ещё тогда, когда до них дошло, что это могло быть небезопасным. Только куры разлетались и разбегались во все стороны, чтобы где-то спрятаться, как только они улавливали звук, который с нарастанием приближался к ним, и широкая чёрная тень накрывала подворье.
     На аэродроме „Жердевка” сели, когда взлетел разведчик погоды. Не выключая моторов, приняли на борт Верпадже, который только что подъехал. Механик закрыл дверцы кабины, и я, взлетев, взял курс на Бутурлиновку.
     Холодков с восторгом узнавал населённые пункты и показывал мне:
― Вон, смотрите ― Козловка! Там у нас был полигон… А вон ― Садовое. Тут и яблок же тьма. Смотрите, какие тут сады! А вот впереди Таловая. Там у нас был аэродром. Он и сейчас сохранился, земля там не пахана, можно садиться. Давайте посмотрим?
     Я подвернул самолёт в направлении аэродрома, сделал два круга, чтобы посмотреть на ровную площадку, которая должна стать аэродромом для училища. Мы в этот раз не планировали там садиться, и я взял курс на Бутурлиновку. Трубы спиртового завода Бутурлиновки вскорости появились на горизонте.
     Сделав несколько кругов над городом, всматриваясь в строения, я нашёл административные здания ― райком КПСС и райисполком, гостиницу, универмаг. Выведя из крена, направил самолёт на аэродром, который располагался в километре от населённого пункта. На ближней до Бутурлиновки границе лётного поля, мы увидели небольшой одноэтажный домик, возле которого стояла побелённая цистерна для топлива. Полосатый ветроуказатель слабо колебался в разные стороны, показывая, что ветер слабенький. На лётном поле лежало посадочное «Т» из белых полотнищ.
     Я выполнил несколько кругов над аэродромом, всматриваясь в объекты и дороги, что ведут к аэродрому, облетел его границы. На дальнем участке аэродрома паслось десятка два коров, которые разошлись почти на пол аэродрома. Невдалеке от череды коров стояла отара овец. Овцы уткнули головы в тень одна одной, создавая сплошной серый ковёр. Жара…
Наконец, я услышал в наушниках:
― Я ― „Бутурлиновка”! Я ― „Бутурлиновка”! Кто надо мной?! Я ― „Бутурлиновка”! Кто надо мной?!
―„Бутурлиновка”, над вами 402-й!
― 402-й, я ― „Бутурлиновка”, вы будете садиться?
― „Бутурлиновка”, я ― 402-й, прошу посадку, ― запросил я.
― 402-му посадку разрешил, я ― „Бутурлиновка”. Ветер восточный, два-три метра в секунду, давление ― семьсот пятьдесят семь запятая шесть. Грунт твердый. Посадка возле Т.
― 402-й, вас понял, захожу на посадку.
     Я выполнил заход, и приземлился возле Т. Самолёт затарахтел колёсами по застарелым кочкам. Подрулив как можно ближе к домику, ограждённому невысоким штакетником, я выключил моторы.
Приказав механику ожидать нас у самолёта, мы направились к домику, над дверями которого была прибита табличка "Аэропорт Бутурлиновка". Навстречу нам вышел средних лет мужчина в фуражке гражданской авиации и представился:
― Начальник аэропорта „Бутурлиновка” Яковлев Семён Трофимович (фамилия, имя и отчество изменены. Н.П.).
― Здравствуйте, Семён Трофимович, ― пожав руку, представился я. ― Заместитель начальника Борисоглебского высшего военного авиационного училища лётчиков полковник Полуйко Николай Алексеевич. ― Прошу знакомиться: старший штурман училища подполковник Холодков, начальник аэродромной службы училища майор Верпадже.
― Я так и знал, ― сказал Яковлев, ― что вы прилетели отбирать у меня аэродром.
― А вы будете сопротивляться? ― спросил я.
― Не-ет! Не дождусь, когда вы начнёте здесь работать. Я ж представляю собой гражданскую авиацию в одном лице. Я ― и начальник, и радист, и руководитель полётов, и стартёр, и диспетчер, и даже уборщица. Бывший инструктор Борисоглебского училища. Когда расформировывали училище, остался в Бутурлиновке да так до сих пор и работаю. Летом ещё ничего, а осенью или зимой ― хоть сбегай. Аэродром готовить нечем, до аэродрома из города не добраться, до Воронежа не дозвониться. А бывает, самолёт вылетит, а аэродром не готов, или нет погоды. Беда да и только… Так я вот и думаю: если вы здесь будете работать, то и мне легче будет.
     Подошли к домику, где сидело несколько пассажиров, ожидающих прилёта самолета Ан-2, который должен был прибыть из Воронежа.
     Здесь же был и старший группы проектировщиков, которая должна посадить первую очередь строительства ― восемь сборно-щитовых казарм, в которых планировалось разместить полк с его штабом, казармами, классами, столовыми, клубом и другими объектами. На этой базе должен был разместиться также батальон аэродромно-технического обеспечения и дивизион связи и РТО. В одной из казарм планировалось разместить общежитие офицеров. До строительства жилого городка было еще далеко. Семьи офицеров пока предусматривалось размещать в Борисоглебске, где усиленно строилось жилье. Тем самым на долгое время закладывались условия отрыва офицеров от семей, создавались постоянные неудобства, тяготы и лишения армейской жизни, которые по воинским уставам военнослужащим надлежало переносить стойко и „не жалеть своей жизни во время выполнения воинского долга”.
― Как идет проектирование? ― поинтересовался я у старшего ― пожилого мужчины с белыми, как снег, волосами на голове.
― Нормально. Практически, завершено. Завтра думаю выехать в училище на согласование с начальником училища.
― А почему завтра? Если у вас все готово, то летите с нами, и вы доложите начальнику уже сегодня.
― Если возьмёте. Это было бы здорово!
― Возьмём. Мы сейчас несколько минут пообщаемся с начальником аэропорта. Потом слетаем в Павловск. На это нам понадобится около полутора часов. У вас имеется время на сборы. Через два часа будьте на аэродроме в готовности к вылету. После посадки выключать моторы не буду. Не опаздывайте.
Старший группы проектировщиков поспешил к своей палатке, что на околице города в километре от аэродрома, где должен был располагаться военный городок, который они проектировали, а все другие зашли в кабинет начальника аэропорта.
     Первое знакомство с аккуратным домиком аэропорта оставило приятное впечатление. Чистоте и порядку, которые главенствовали во дворе и в помещениях, могли бы позавидовать даже некоторые воинские части. Всё было расставлено по своим местам. Небольшой дворик был обсажен деревьями, которые давали щедрую тень для людей, что ожидали самолет. В тени стояли добротные лавки. Вдоль двора тянулась вымощенная кирпичами дорожка, обрамленная белой краской. Двор чисто выметен, нигде не видно ни мусора, ни хлама. В помещении, которое Семён Трофимович называет залом ожидания, возле окон установлены горшки с комнатными цветами. На двух столах, стоявших посредине комнаты, аккуратными стопками лежали журналы и газеты.
     На внутренней стене аккуратно вырезано окно билетной кассы.
Кабинет начальника аэропорта был небольшой, но все в нем было в порядке, ничего лишнего и всё на месте.
     Я подтолкнул локтем Холодкова и тихо ему сказал:
― Не мешало бы организовать сюда экскурсию кое для кого из наших командиров и начальников. И, заметьте, у него солдат нет, всё делает сам.
― Так он же борисоглебский, товарищ полковник, ― пошутил Холодков.
― Что-то я таких "борисоглебских" у нас не видел, ― не воспринимая шутки, заметил я.
     Начальник аэропорта угостил гостей кофе и обстоятельно рассказал об особенностях аэродрома, высказал предложение, как лучше будет положить взлетно-посадочную полосу, рулёжные дорожки, заправочную, где разместить стоянки, ТЭЧ, КДП и другие объекты аэродрома.
     Я поблагодарил Яковлева за гостеприимство, и мы полетели на Павловск.
     Летели на малой высоте вдоль небольшой речки, что течёт юго-западнее самой Бутурлиновки и впадает в Дон возле города Павловск. Правым берегом речки тянется широкий массив леса, левым берегом ― проходит асфальтированное шоссе, прямое, как струна. Да и сама речка удивительно ровная, словно кто-то начертил ее на карте под линейку и перенес на землю.
     Шестьдесят километров промелькнули быстро, и мы очутились над берегом Дона и его пристанью Павловск. Живописный уголок. Неплохое место для обитания, но подойдет ли для работы?
     Разыскали участок земли, где когда-то был полевой аэродром. На нём и сейчас не была вспахана земля ― использовалась для выпаса скота. Прошлись несколько раз над площадкой в направлении посадки, определяя состояние поверхности и отсутствие препятствий для безопасной посадки. Не увидели посторонних предметов, ям и больших неровностей. Похоже, можно сесть.
     Приземлившись, выключили моторы и вышли из самолета на свежий воздух, который уже достаточно разогрелся летним солнцем. Начало припекать.
― С первого взгляда, я бы согласился здесь жить, ― сказал я. ― Красивое место. Представляете, Константин Александрович, какая здесь рыбалка?
― Не только представляю, но и знаю. Не раз на Дону рыбачил.
― Только вряд ли есть смысл организовывать здесь аэродром ― нет железной дороги. Это главное. Сорок километров к нам никто её не протянет, а для современных самолетов топливо автотранспортом не навозишь. Условия для полётов можно создать, только нужно много средств. Доложим начальнику училища ― пусть принимают решение.
― Я говорил, что нужно в Россоши делать аэродром, ― недовольно протянул Холодков, ― не послушали. Там и железная дорога есть.
― Железная дорога есть, а рыбалки нет, ― с шуткой сказал я. Я знал, что вопрос размещения аэродрома в Россоши стоял, но положительно не решён ― на прежнем грунтовом аэродроме действовала радиотехническая часть ПВО.
― Давайте, туда слетаем. Здесь недалеко, ― предложил Холодков.
― Нет. Во-первых, мы туда лететь не планировали, а во-вторых, относительно Россоши никто решение пересматривать уже не будет. Летим домой.

     10 июня в семь утра я взлетел на „Пчёлке” с аэродрома „Борисоглебск и с юго-восточным курсом направился на аэродром „Лебяжье”. Солнце уже поднялось в безоблачном небе на немалую высоту, и заглядывало в кабину через левое переднее стекло своими ослепляющими лучами, предсказывая знойную погоду. А пока что оно ещё не успело нагреть остуженный ночью открытым космосом воздух, и он, врывался в открытую форточку, приятно омывая лицо. Яркие солнечные лучи мешали вести визуальную ориентировку и своевременно видеть возможные препятствия. Чтобы ненароком не столкнуться с другим самолётом или телебашней, пришлось надеть светофильтровые очки, и внимательнее всматриваться в переднюю полусферу.
     Я отдал полётную карту подполковнику Котову, который сидел на правом сидении, приказав ему вести ориентировку и осматривать воздушное пространство.
― Будете за штурмана, Иван Дмитриевич.
― Есть. Для меня этот район не знаком.
― Я хорошо знаю вторую половину маршрута ― десять лет летал в том районе. Надеюсь, что блудить не будем.
― При такой-то погоде?
― Именно при хорошей погоде и блудят.
― На таком самолете можно восстановить ориентировку и опросом местных жителей, сев возле села и спросив у крестьян.
― Здесь, Иван Дмитриевич, не сёла, а станицы, не крестьяне, а казаки. Засмеют, если узнают, что заблудились, а то ещё и выпорют нагайками. Так что внимательнее сверяйте карту с местностью.
     Настроение было у меня прекрасное. За полгода я соскучился по своему полку, и летел в предчувствии предстоящей встречи с людьми, с которыми десять лет разделял и радости, и горести совместной службы. Как-то они меня встретят? Немного ещё прошло времени с тех пор, когда я покинул полк ― не могли бы ещё, вроде, забыть. А впрочем. всё зависит от того, как сложились дела в полку после отъезда командира. Если все в порядке, то не заметят даже его отсутствия, а если хуже, то будут сожалеть, что он поехал.
     „Пусть лучше будет все в порядке, ― подумал я. ― Если в военной организации дело разваливается сразу после того, как командир сменился, то виноват старый командир. Он не закрепил достижения. Первый год дело держится на авторитете старого командира. После этого только будет видна способность нового командира исправно руководить”.
     Один из каналов АРК был настроен на приводную радиостанцию аэродрома „Лебяжье”, поэтому в полёте „золотая стрелка”, как ее называли лётчики, острым концом все время показывала направление на аэродром посадки, значительно облегчая ориентировку.
     Около часа летели над равнинной однообразной местностью с прямоугольниками обсаженных лесополосами полей, станицами и хуторами. Лишь на подходе к притоку Дона реки Медведица начали появляться леса, озера, пруды. Это уже был район полетов аэродрома „Лебяжье”.
― Вот смотрите, ― я показал рукой на населенный пункт, скрывающийся под носовой частью самолета, ― мы пролетаем над Белыми Прудами. А за ними там, среди зеленого раздолья лесов, знаменитые белые озера, в которых специальные бригады выращивают голубых раков. Отборные раки стандартных размеров вылавливались, перекладывались водорослями, поставляемыми с моря, закрывались в специальные ящики, и самолетами отправлялись на экспорт, в основном во Францию. Поставлялись также на стол определенных лиц в Кремль, особенно во время правления Никиты Сергеевича Хрущёва, который сам любил раков, и угощал ими приглашенных на так называемые собрания „на пиво с раками”.
Огражденные высокими деревьями озера отбросили в глаза летчиков яркие лучи солнца. Я продолжил:
― За сохранением раков в озерах и во время их подготовки и транспортировки пристально следили охранники и начальство. Простому смертному невозможно было попробовать этого деликатеса. Мне все-таки пришлось отведать их во время встречи с руководством района, хоть и выбракованных, как мне сказали хозяева. Но я не заметил большой разницы голубых от зеленых ― раки как раки. Все зависит от того, как они приготовлены и поданы.
     Вдали показался лесной массив, которым покрыта широкая долина реки Медведица, несущей свои воды на пополнение Дона.
― Вон на левом берегу Медведицы, ― сказал я, ― раскинулась станица Островская, которая для нас была зоной ожидания и поворотным пунктом маршрута на полигон, что располагался в двадцати пяти километрах к югу от станицы. Отсюда к аэродрому посадки осталось шестьдесят километров, а это означает, что через двадцать минут будем на месте.
     Через несколько минут полёта появились огни и вышки нефтяных месторождений, до слёз мне знакомые как центр зоны пилотажа № 5.
― Вот, Иван Дмитриевич, столица местных нефтяников, которая имеет похожее с Вашей фамилией название ― Котово. Только я не могу раскумекать: или название этого населенного пункта происходит от вашей фамилии, или наоборот ― ваша фамилия происходит от названия населённого пункта. Вы не можете объяснить?
― Интересный вопрос. Впервые я вижу этот посёлок. Может от какого-то Котова и походит. Фамилия наша ― распространённая. Но к этому я не причастен.
     Я связался по радио с руководителем полётов, который дал мне условия подхода и посадки, и через несколько минут мы сидели на аэродроме „Лебяжье”.
     Остановившись на площадке для перелетающих самолетов, я выключил двигатели, приказал механику заправить самолёт, пообедать и быть готовым к вылету на Волгоград в четырнадцать часов.
Встречали внешне радушно командир полка подполковник Корышев, заместитель командира полка подполковник Титаренко и замполит полка подполковник Рященко. Когда закончились объятия, возгласы, я сказал: 
― Благодарю за встречу. Очень трогательно. Рад видеть вас живыми и здоровыми. Мы летим в Волгоград. Не мог я воздержаться от желания залететь к вам, чтобы посмотреть, как вы здесь живёте. Насколько могу, отслеживаю, как у вас дела. И ещё не отвык от того, чтоб не волноваться за ваше благополучие. С вашего позволения посмотрю на полёты, ибо, откровенно говоря, соскучился по настоящим полётам. У нас кроме Л-29 другой техники пока нет. Покажите, что у вас нового. Подполковник Котов Иван Дмитриевич, летчик-методист летно-методической группы училища, имеет поручение скопировать всё интересное. Если вы не возражаете, то пообедаем у вас, и в четырнадцать часов вылетим на Волгоград.
― Я спланирован на полеты в первую смену и сейчас время мне лететь, ― сказал Корышев. ― К сожалению, я не могу вас сопровождать. Вам всё покажет и расскажет Юрий Петрович. Рад вас видеть. Может, останетесь до завтра?
― Нет, благодарю, нужно лететь. Всего вам доброго, ― я пожал командиру и своему бывшему замполиту Рященко руки.
― Я поехал, а вам пришлю машину. Можете ею распоряжаться до отлёта, ― сказал Корышев, и поспешил на заправочную. С ним поехал и Рященко.
     Мы с Котовым и Титаренко пошли на КДП. Почти ничто не изменилось на аэродроме. Также стояли в чехлах самолёты на стоянке. На открытых самолётах копошился технический состав, проводя предварительную подготовку их к полётам. На заправочной шла работа. Сюда заруливали самолеты после полёта, здесь готовились они к повторному вылету. Отсюда выруливали для повторного полёта. Здесь на скорую инструкторы анализировали выполненный полет с курсантами, давали им установку для следующего полёта, контролировали их подготовку к полёту.
     Периодически от ВПП неслись то взрывные и раздирающие звуки форсажа взлетающих самолётов, то чавканье колес шасси во время посадки самолётов. Я чувствовал себя, будто бы попал в недалекое прошлое, которое уже немного начало забываться. Все виденное и услышанное выхватывало из памяти щемящие воспоминания.
     Знакомые и не совсем знакомые лица людей, которые попадались навстречу, теплели. Люди останавливались, отдавали честь, здоровались. Я жал им руки, и бесконечно радовался каждому, кто встречался мне на пути.
     Зайдя на КП, я предупредил диспетчера о времени вылета. Тот ответил:
― Товарищ полковник, вам вылет разрешён.
     Оставив Котова на КДП, я спустился вниз и спросил Титаренко:
― Ну, как, Юра, дела?
― Вроде, нечего. Работаем потихоньку, ― ответил Юрий Петрович.
― Чего без энтузиазма? Что-то не ладится? Говори откровенно: как на службе, как дома?
― Дома все в порядке. На службе хотелось бы лучшего.
― Что же так? Не сложились отношения с командиром?
― Отношения обычные, сугубо служебные, но чувствую натянутость во взаимоотношениях между нами.
― Может, ты не можешь смириться с тем, что назначили его, а не тебя? ― спросил я.
― Нет, Алексеевич, я воспринял его назначение как должное и продолжаю выполнять обязанности заместителя командира полка по-прежнему. Он просто воспринимает всё, что было в полку до него, как негативное в руководстве полком, пытается на всех совещаниях и собраниях очернить и тебя, и Зяблова, и в мой огород камень иногда бросает, мол, закончились времена неудачного командования, теперь всё будет по-другому. Хотя фактически продолжает выполнять всё так, как выполнялось при тебе.
― А как на такие заявления реагируют офицеры?
― В основном негативно. Хотя имеются и подхалимы, которые пытаются поддакивать ему. Ты бы поговорил с ним, что так действовать непорядочно?
― Всё нормально, Юра, пусть радуется. Не буду я с ним говорить на эту тему. Пусть это будет на его совести. Таким поведением авторитета он себе не заработает. Народ мудрый. Он видит, где зерно, а где полова. А я, Юра, прилетел сюда, чтобы встретиться с тобой и от имени командования Борисоглебского училища предложить тебе должность командира учебного авиационного полка в Борисоглебске. Полка ещё нет, сформируешь и будешь командовать. Скажу тебе откровенно, что должность не из лёгких. Это не готовый слаженный коллектив, а всё нужно начинать с нуля. Как организуешь, как настроишь, так и будешь работать. Я считаю, что у тебя хватит энергии, ума, опыта и понятливости справиться с этим заданием. Хорошо подумай.
― Есть вопрос: где будет базироваться полк, и на каких самолётах будет летать?
― Базирование полка предусматривается в Борисоглебске, вооружение ― боевые самолёты. Сначала Миг-17, потом Миг-21. Но первый год, очевидно, придется поработать на Л-29.
― А как ты считаешь?
― А как ты думаешь, чего бы вот я летел сюда? В общем, решать тебе. Ты должен оценить свои способности, силы, состояние здоровья и другие возможности, и дать чёткий ответ о согласии, причём, только сейчас: времени нет. Думаю, что Корышев в аттестации тебе не откажет, чтобы спровадить тебя. А относительно Малеева ― я лечу в „Качу”, надеюсь, что согласится.
― Как-то неожиданно.
― Так все значительные и судьбоносные события появляются неожиданно. Если бы было много времени на размышления, то не думаю, чтоб мы принимали правильные решения. Чем дольше колеблешься, тем тяжелее принимать решение. Думаю, что тебе нужно посоветоваться с женой. Если она дома, то мы можем с тобой поехать и поговорить с ней.
― Да. Я сейчас позвоню ей по телефону.
     Титаренко пошёл к телефону, переговорил с женой и сразу вернулся.
― Дома. И ожидает нас. Едем?
― Едем. Времени маловато, будем спешить.
     Пошли к „Уазику”. Это была та же машина, которой ездил я во времена, когда был командиром полка. Водитель, конечно, новый.
     Проехали село Лебяжье, два моста ― через реку Иловля и старицу, железнодорожный переезд и поднялись на бугор, на вершине которого крутилась антенна радиолокатора. С вершины открылся вид на военный городок, железнодорожную станцию Петров Вал, одноименный поселок.
     Галина Алексеевна, жена Юрия, радостно встретила гостя. Она затарахтела, отворив двери:
― О-о! Кто к нам приехал! Заходи, пожалуйста! Каким ветром? Мне Юра позвонил по телефону ― я и не поверила. Как там Нина? Как дети? Садись, рассказывай.
― Галя, ― перебил скороговорку жены Юра, ― у Алексеевича нет времени, он спешит. Ты бы лучше стол накрыла, а то уже время обедать.
― Всё готово, ― ответила Галя. ― Мойте руки, и за стол.
     „И когда она успела накрыть на стол?” ― подумал я, глянув на праздничный стол, что стоял посредине комнаты. Чего на нём только не было! Фаршированная щука, заливная осетрина, икра осетровая, несколько видов салата, жаренная гусятина и другие закуски, которыми, как правило, заставляют стол для торжественного обеда. Посредине стояли бутылки армянского коньяка, сухого вина, минеральной воды в посуде со льдом.
― Ниче-его себе!.. ― протянул я. ― Галя, кого это ты собиралась угощать?
― Как кого? Тебя. Мне ещё утром позвонил Юра, что ты прилетишь. Я думаю, что ты задержишься у нас.
― Задержусь. Только на полчаса.
― Чего так?
― Нужно мне сегодня быть в Волгограде, а завтра уже дома.
― И ты что, не можешь задержаться у нас до завтра? Не говори, что это зависит не от тебя.
― Нет, не могу. Я прилетел по служебным делам.
― Скажешь, что не можешь и коньячку выпить?
― Не могу, ибо я за штурвалом.
― Не верю, что ты не мог найти лётчика, чтоб посадить за штурвал.
― Если бы я знал, что ты меня будешь угощать коньячком, да еще и армянским, то я так бы и сделал, ― отшутился я. ― Если у тебя имеется холодный квас, то в такую жару будет в самый раз.
― У меня не только квас, но и окрошка есть.
― Ну, тогда садимся, а то время летит быстро.
     Сели за стол. Галя подала холодную окрошку.
― Вы на меня не смотрите, ― сказал я. ― Пейте и ешьте по полной программе.
― Я тоже не могу, ибо ответственный на ночных полетах, ― сказал Юра.
― Я тоже не буду, не могу пить одна, ― сказала Галя.
― Простите, что я не вписался в ваши планы. Думаю, что у нас ещё будет повод посидеть за рюмкой чая, когда соберёмся все вместе. А разговор, Галя, у меня к вам такой. Я прилетел сюда с целью предложить Юрию Петровичу от имени командования Борисоглебского училища должность командира полка. Мы с ним уже говорили. Он даёт согласие, но имеет сомнение, что ты, Галя, с ним согласишься.
― Вы что? Действительно думаете, что он поедет, а я здесь останусь? Не задержусь ни на минуту. Куда иголка, туда и нитка. А за то, что Юра имел сомнение, ему ещё достанется.
― Нет, Галя, я считаю, что Юра правильно делает, что советуется с тобой. Переезд к новому месту службы касается всей семьи. Вам вместе придётся расхлёбывать, если решение будет принято неверное.
― Ты хоть скажи, как там у вас, ― перешла на более серьёзный тон Галя. ― Как Нина? Не сожалеет ли, что вы переехали? Какие там условия?
― Условия нормальные. Имеется квартира, дети пошли в школу. Саша закончил десятилетку с отличными результатами. Поступает в Борисоглебское авиационное училище. Нина старается адаптироваться к новым условиям. Тревожит её только то, что я редко бываю дома из-за работы в войсках. Квартиру вы получите в Борисоглебске, сначала, может, временную, а затем в доме для руководящего состава. Проблемы не будет. Жилищная проблема пока решается нормально. Сам город небольшой, народ доброжелательный к военным. Природа благоприятная. Город окружают леса. Рядом протекают две реки ― Хопёр и его приток Ворона. Есть где выкупаться и половить рыбку. Имеется художественный театр. С Петровым Валом сравнения лишние. А основное ― неплохие перспективы у Юры для роста по служебной лестнице. Думаю, что на этом посту он долго не задержится. В работе на первых порах получит от меня всевозможную помощь. Так что советую вам собираться. Относительно назначения ещё инстанций пройти нужно немало, но процесс пошёл. Что вы скажете?
― Я согласен, ― решительно вымолвил Юра. Тебе спасибо за заботу о нас. Мы понимаем, что если бы не ты, то никто о нас и не вспомнил бы. Я боюсь, чтобы Зяблов не перебил. Если он узнает, то сделает всё, чтоб моего назначения не состоялось.
― Не волнуйся. Я буду говорить с Малеевым. Попрошу его о конфиденциальности.
― Я тоже не против, ― высказала своё пожелание Галя.
― Ну, тогда я своё задание наполовину выполнил. Благодарю за гостеприимство. Окрошка была прекрасная. Оставайтесь живые и здоровые, а я поехал дальше. Надеюсь, что скоро встретимся в Борисоглебске.
― Счастливой дороги, спасибо тебе и до свидания, ― Галя чмокнула меня в щеку. ― Передавай наши приветствия Нине и детям. Жаль, что наша встреча была такой короткой. Вы, мужики, только о службе и думаете.

     Через несколько минут я взлетел и, качнув крылом над военным городком, взял курс на Волгоград. Где-то после часа полёта вдали из сизой дымки выплыла величественная фигура "Родины-матери", которая с поднятым над головой мечом призывала защищать Родину от нашествия врагов. Горячая волна обдала моё сердце и подкатила к горлу тугой клубок. Сколько раз, прилетая на центральную базу Качинского училища, я перед посадкой и после взлёта делал вираж вокруг монумента, отдавая почёт погибшим воинам!
     Не сдержался я и в этот раз. Сравнявшись со статуей, я заложил крен и повел машину, выдерживая высоту и надлежащее расстояние от сооружения, чтобы не допустить опасного сближения и не навредить людям, которые кучками виднелись среди экспонатов музея.
     Я сел на знакомую посадочную площадку и зарулил на стоянку.
     Отдав распоряжение механику о заправке самолёта и подготовке его к вылету на следующий день в десять утра, а подполковнику Котову о даче соответствующих заявок и поселения в гостинице, сам поспешил к штабу училища. С удовлетворением воспринял сообщение дежурного по училищу, что начальник на месте, я поднялся на второй этаж к его кабинету.
     Полковник Малеев радостно встретил своего бывшего командира полка. Он сидел, наклонившись над широким столом в глубине кабинета, и что-то писал.
― Позвольте зайти, Виктор Александрович? ― Постучав в дверь, я зашел в кабинет.
― О-о! Проходи, проходи, уважаемый, ― поднявшись, вышел из-за стола Малеев. ― Что? Назад вернулся? Вероятно, выгнали? Или погостить прилетел?
― Добрый день, Виктор Александрович. Не то и не другое. Прилетел решить один служебный вопрос, да и поучиться кое-чему, если будет на это ваша добрая воля.
― Ну-ну. Садись и рассказывай, как у вас там дела. Я представляю себе, как вам приходится крутиться, и сочувствую. Здесь уже всё налаженное, и то дел невпроворот, а вы все с нуля начинаете.
― Во-первых, вам передает большой привет Анатолий Николаевич. Он часто вас вспоминает и высоко о вас отзывается. Во-вторых, мы приглашаем вас к нам в гости в любое удобное для вас время. Нам бы очень пригодился ваш совет относительно развития училища.
― За привет благодарю, относительно приглашения тоже спасибо, но не знаю, удастся ли вырваться. Хотелось бы посмотреть и себе что-то выгодное взять из увиденного. Надеюсь, что у вас есть чему поучиться. Ну, а что за служебный вопрос?
― Нам нужен командир полка.
― Х-хе! А кому он не нужен? Мне тоже нужен, и я не знаю, кого ставить.
― Виктор Александрович, у нас сложилась очень напряженная обстановка. Мы сформировали один полк Л-29 теперь уже в полном составе. Базируется в Жердевке. Готовится к обучению курсантов. Второй полк Л-29 начинаем формировать на базе Борисоглебска, хотя будет базироваться в Бутурлиновке, ибо там, кроме грунтового еще не подготовленного лётного поля, ничего нет. На аэродроме „Борисоглебск” сейчас кладут бетонку. До зимы планируется положить ВПП, а стоянки, рулёжные дорожки, централизованная заправка и тому подобное ― со следующего лета. Пока планируем вновь сформированным полком как-то летать с неё, для подготовки летчиков, которые прибудут по завершении училищ в этом году, а в следующем году летать с грунта в Бутурлиновке уже с курсантами. На пополнение прибывают отдельные летчики, а командир еще не назначен и даже не определён. Полк очень сложен, и нужен энергичный командир, чтоб не растерялся в этой обстановке. Мы перебрали свои кадры и не нашли подходящей кандидатуры ― все назначенные на свои должности недавно и не успели набрать необходимого опыта. Решили просить у вас помощи.
     Я посмотрел Малееву в глаза, он внимательно слушал мой рассказ.
― Я так думаю, что у вас уже имеется кандидатура, кого б вы хотели забрать, ― сказал Малеев.
― Так точно. Мы просили бы вас отпустить к нам Титаренко. Я считаю, что это самая оптимальная кандидатура для той ситуации, что сложилась.
― Не понимаю, чего ты тогда не рекомендовал его вместо себя?
― Откровенно говоря, я и сейчас не могу понять, почему я тогда сомневался. Внутренний голос подсказывал мне, что нужно назначать Корышева. Сейчас вижу, что ошибся. Или, может, я не прав?
― Что задним числом думать? Мы еще не знаем, какие результаты были бы у Титаренко, а Корышев, хоть и делает ошибки, а все же справляется.
― Вам виднее.
― Ну, что я скажу по поводу вашей просьбы. Только глубокое понимание вашей ситуации и личное уважение к вам и начальнику училища говорят мне, что нужно согласиться. Но на будущее нужно растить свои кадры.
― Благодарю за понимание. Развернёмся, и у нас будут свои кадры.
― А высшее начальство не будет возражать?
― Не будет. Имеется предварительная договорённость Анатолия Николаевича с начальником управления кадров Военно-Воздушных Сил.
― Пусть дают нам указание, мы вышлем документы.

     К сожалению, я не смог встретиться с Зябловим, который был в командировке ― работал в одном из полков училища. Мне хотелось поговорить с ним, чувствуя, что осталась какая-то недосказанность в наших отношениях, очевидно, вызванная моим участием в судьбе Титаренко. Я понимал, что теперь после моего прилёта по вопросу перевода Титаренко трещина в их отношениях значительно расширится. 

     На следующий день в девять часов утра мы вылетели в Борисоглебск. Два часа ранняя болтанка бросала самолёт в разные стороны, изматывая нас. Невзирая на усталость, я сразу поехал в штаб, чтоб успеть к обеденному перерыву доложить начальнику училища о результатах нашего полёта.
     Начальник был в кабинете, когда я появился на его пороге. Он был не один. За приставным столиком сидел начальник политотдела училища полковник Ткаль.
― Здравия желаю! ― поздоровался я. ― Полковник Полуйко прибыл из командировки без замечаний.
― Здоров, здоров! ― ответил Никонов. ― Проходи, садись и рассказывай, с чем прилетел.
― Полёт прошёл нормально. Сначала залетел в Лебяжье. Встретился с Титаренко. Изложил ему предложение, очертил ситуацию со сложностями формирования полка, с какими трудностями ему придётся встретиться. Согласился без возражений. Поговорил с его женой. Согласна хоть на край света! В случае назначения готовы ехать сразу семьей. У них двое детей, школьники ― парень и девушка.
― С Малеевым встретился? ― спросил Никонов.
― Так точно, в тот же день. Полетел после обеда и застал его в штабе. Я передал ему ваши приветствия и просьбы. Он поблагодарил за приветы, передал вам своё приветствие и пожелание успехов в делах. Когда я ему рассказал о том, в каких условиях мы работаем, он не остался безразличным, и сказал: „Только глубокое понимание вашей ситуации и уважение к вам с начальником училища подсказывают мне, что нужно согласиться”. Титаренко был у них в составе резерва на должность командира полка.
― Благодарю тебя. Я знаю Виктора Александровича как талантливого командира и никогда не имел сомнения в его порядочности. Сейчас же позвоню по телефону в кадры, ― сказал Никонов и поднял телефонную трубку. ― Золотце, свяжи меня с полковником Новиковым в кадрах ВВС.
Никонов положил трубку. Ткаль, который всё время моего доклада сидел молча, спросил:
― А как дела в его семье?
     Я сдвинув плечи, ответил:
― В чужую душу не влезешь, но поскольку я знаю эту семью около пяти лет, а мы жили рядом и даже дружили семьями, то могу уверенно сказать, что семья здоровая, сплочённая, дети воспитаны, и вообще люди они порядочные.
     В это время зазвонил телефон. Никонов поднял трубку:
― Давай… Анатолий Дмитриевич, приветствую вас. Никонов!.. Как жив-здоров?.. Я чего звоню. Едва лишь прилетел мой зам, Полуйко, из Лебяжьего и Волгограда. Он разговаривал с Титаренко по поводу назначения его на должность командира полка в наше училище. Тот дал согласие. Малеев не возражает. Если будет ваша команда на представление, то они сразу вышлют аттестацию. Я просил бы вас ускорить такую команду… Это было бы здорово! Благодарю за оперативность.
     Положив трубку, Никонов сообщил присутствующим:
― Сказал, что сегодня доложит начальнику и подаст телеграмму, чтоб представили немедленно нарочным.
― Прекрасно! Титаренко задерживаться не будет. Дел у него к передаче немного, соберётся быстро, ― с удовлетворением высказался я.
― Вы, Николай Алексеевич, уже сейчас составьте план ввода его в строй, продумайте программку подготовки на должность.
― Я разрабатываю Программу ввода в строй летного состава руководящих должностей от командира звена до заместителя начальника училища по лётной подготовке. Через пару дней я вам её подам.
― Хорошо, ― сказал Никонов.
― А вопрос воспитательной и партийно-политической работы вы в этой программе предусматриваете? ― спросил Ткаль.
― Так точно, ― ответил я. ― И это составляет первый раздел программы. По этому вопросу мы сотрудничаем с Николаем Федоровичем Лаптевым, вашим заместителем. Кроме того, Программа будет включать летную подготовку, руководство инженерно-авиационной службой, внутренним хозяйством, штабом, службой войск, и тому подобное. Программа будет согласована со всеми заместителями начальника училища и утверждена начальником училища.
― Анатолий Николаевич, ― обратился начальник политотдела к Никонову, ― я считаю, что такие программы стоит разработать и для других руководящих должностей.
― Правильно. Сегодня же дам соответствующее распоряжение. Николай Алексеевич, вы можете идти. Отдохните после перелёта, а назавтра планируйте побывать на полётах у Осташкова в Жердевке. Нужно посмотреть, как они летают . И второе, 14 июня, это у нас понедельник, Осташков планирует полеты днем с переходом на ночь. Спланируйте меня, себя, Холодкова, и летчиков ЛМГ, всё, что положено по программам ввода в строй и переучивания.
― Есть. Думаю, кроме того, провезти Погорелова на Ан-14. Полк получает самолет, а подготовленных на нём летчиков в полку нет. Там пять летчиков из числа руководящего состава прошли теоретическое переучивание, а, кроме меня, провезти их некому. Мы спланировали их лётную подготовку в соответствии с программой переучивания.
― Правильно.
     Я зашел в свой кабинет, позвонил по телефону домой, переговорил с женой, сообщив ей о своем прилёте. Связь с квартирой была через коммутатор, поэтому мы сдерживались в разговорах, ибо знали, что телефонистки имели привычку подслушивать, а затем разносить сплетни по гарнизону. Обычно, с этим боролись, но женское любопытство перебороть невозможно. Поэтому я сказал в трубку, когда Нина подключилась к связи:
― Привет, Нина. Я в штабе. Только что прилетел.
― Здравствуй. Как слетал?
― Хорошо. Дома расскажу. Как вы там?
― Всё в порядке. Когда будешь?
― Сейчас зайду на КП и приду.
― Давай. Я приготовлю обед, в столовую не заходи.
― Хорошо. Пока!
― Пока!
     Зайдя на КП, я ознакомился с налётом за прошлые полеты, недостатками, отмеченными во время полётов, планом полётов на следующий день, подал заявку на перелёт, и пошел домой. Как только я вышел на улицу, ведущую к нашему жилому городку, который находился неподалеку от училища в Восточном районе города, я сразу почувствовал усталость. Загруженность работой, заботами и переживаниями усугублялись жарой, стоящей в эти летние дни, истощали силы и не давали времени для общения с семьей. Я видел, как вырастали сыновья и переживал, что недостаточным было моё внимание к их делам, пожеланиям, потребностям.
     Вот и старший, Александр, уже закончил школу, получил аттестат зрелости и подал документы в училище ― хочет быть летчиком. Я понимал, что творилось в душе парня, который стоял перед выбором своего дальнейшего жизненного пути. Не хотел указывать ему конкретное направление, ибо знал, какое может быть разочарование в будущем, если не сложится жизнь. Лишь пытался раскрыть сущность профессии, ее место в обществе, связь профессии с личной жизнью. А сделать выбор он должен был сам.
     Я радовался, что сын выразил желание избрать профессию летчика, хоть и на собственном опыте знал, какая это сложная и опасная работа. Я задавал себе вопрос: „Имеются ли у него задатки летчика?” И богатый опыт инструкторской работы говорил мне: „Есть. Хорошим должен быть летчиком!” А сегодня, когда я шел на КП и встретил начальника медицинской службы училища подполковника медицинской службы Галочкина, тот ошарашил меня неожиданной новостью:
― Николай Алексеевич, я вынужден сообщить вам неприятную вещь. Ваш сын проходит врачебно-летную комиссию, и мы признали его не годным к лётной работе.
― Как так? Вы уверены в этом? ― негодующе среагировал я на сообщение начмеда. ― Вы всегда придираетесь. Что же вы у него такого нашли, чтобы сделать этот вывод? Никогда ни на что не жаловался, и вот на тебе.
― Ничего мы не придираемся, ― с обидой в голосе ответил Галочкин. ― В соответствием с Приказом Министра обороны СССР он полностью непригоден к летной работе из-за недостатков зрения.
― Ну, и какие же недостатки вы у него нашли? ― успокаивая себя, спросил я.
― Во-первых, астигматизм. Ему необходимо носить очки.
― И ничего невозможно сделать, чтобы вылечить?
― Говорят, что сейчас в Москве уже делают операции на глазах, но об этом в приказе нечего нет. Но это не единственный недостаток.
― А что еще?
― Дальтонизм. Он не различает цветов. А это не вылечивается.
― Вот так! Скажите, как же мы жили и не могли заметить у него такие серьезные недостатки. Он же и медицинские осмотры проходил в школе, где, в первую очередь, проверяют зрение. Учился он в нескольких школах.
― Выходит, так проверяли.
― А вообще, он может служить в армии?
― На нелётных должностях может. Только права водителя ему не дадут.
― Та-а-ак. Ну и задачку вы нам подсунули. Он уже знает?
― Безусловно. Я с ним разговаривал после того, как мне доложили.
― И как он отреагировал?
― Обыкновенно – опечалился, и, ничего не сказав, вышел из кабинета. Николай Алексеевич, простите за откровенность. Что же вы не проверили его раньше, еще до врачебно-летной комиссии? Вам же ничто не мешало сказать нам, и мы бы его пропустили через комиссию. И сейчас лишний раз не травмировали бы его. Он бы выбрал себе другой путь.
― Признаю свою ошибку. Беспокоился больше о чужих детях, а о своих некогда было думать, ― с горечью проговорил я, и пошёл домой.
     Остаток дороги к своему дому я думал над тем, что делать. Приговор врачей изменить невозможно, а время идет, нужно принимать решение, куда поступать. Все предыдущие разговоры были только относительно лётного училища, другие, а тем более гражданские учебные заведения, не рассматривались. Только военные, и только авиационные. Успокаивало меня то, что Саша знал, какие строгие требования предъявляются к абитуриентам лётных училищ. И далеко не все курсанты становятся лётчиками, над ними всегда висит приговор быть списанными с лётной работы по различным причинам.
С этими мыслями я и появился на пороге своего уютного жилища.
― Здоровеньки булы вси, хто дома! ― воскликнул я.
― Привет, ― вышла из кухни Нина и подставила щёчку для поцелуя.
     Я, как обычно, громко чмокнул жену и тихо спросил:
― Саша дома?
― Дома. Никак тебя не дождётся.
― Сейчас поговорю, ― сказал я и пошёл в соседнюю комнату, где за столом сидел и что-то писал Саша. Жена пошла со мной.
― Привет, сынок. Как дела? Чем занимаешься?
― Здравствуй папа, ― поднявшись, ответил Саша. ― Я вот переписываю заявление на вступление в училище. Ты же, по-видимому, уже знаешь, что я погорел на медкомиссии.
― Знаю, но считаю, что трагедии нет. Пойдёшь учиться на штабное отделение в нашем училище. Мы набираем 15 курсантов. К сожалению, сделать ничего нельзя. Придется смириться с судьбой.
― Я уже смирился, и вот пишу заявление, мне сказали, чтоб завтра принёс.
― Хорошо, сынок. Извини, что мы не проверили тебя раньше. Стоило это сделать еще в Лебяжьем. И откуда взялся такой недуг?
― Мне сказали, что это передается по наследству через несколько поколений.
― Вроде бы никого не было. Может, и было у кого-нибудь, но кто тогда проверял так тщательно безграмотных мужиков на селе?
― Отец, ― встряла в разговор мать, ― ты бы проверил у Володи. Чтоб и у него чего не нашли.
― Хорошо, ― твердо сказал я. ― Завтра же и займусь, пока медкомиссия работает.
Саша поступил в училище на штабное отделение. Проверка Володи дала те же результаты ― астигматизм и дальтонизм. Но ему еще учиться в средней школе и есть еще время подумать над выбором своего жизненного пути…