|
|
Кириченко В. С. Несколько рассказов из книги воспоминаний "Иронические мемуары"
В. С. Кириченко
ИРОНИЧЕСКИЕ МЕМУАРЫ
(Записки полковника ВВС)
.
 Настоящий полковник ВВС.
Это не сухое изложение фактов биографии, дат и цифр, не повесть о воздушных сражениях, не рассказы о том, сколько и чего сбил, и сколько ракет получил в заднюю полусферу. Это иронические воспоминания с налетом грусти и юмора о жизни и службе простого человека, служащие, может быть, только иллюстрацией того, как парнишечка из глухой провинции, безотцовщина, смог стать полковником ВВС, кандидатом наук, доцентом, начальником кафедры ведущего Военного Вуза страны.
.
.
Наряды
.
В армии это не украшения, а даже наоборот. Бывают наряды очередные и внеочередные (за упущения по службе).
Я - дневальный по роте, стою на входе у тумбочки. Глубокая ночь, глаза слипаются. Рядом бытовая комната, где гладимся и подшиваемся (в хорошем смысле), там же - учебные столы. Прилег я на один из них, свесив ноги, и чутко задремал. Стукнула дверь на первом этаже, неспешный скрип хромовых сапог - тащится дежурный по училищу с проверкой. Срываюсь со стола, и... падаю на колени: ноги затекли и онемели. Открывается дверь, я прикладываю руку к пилотке и браво рапортую, что в роте происшествий не случилось! Надо было видеть лицо подполковника! Во мне тогда было вообще 1 м 51 см росту, да еще на коленях - пигмеи, и те намного выше. Оцепенение, тревога на его лице: “Товарищ курсант, что с Вами?”. Когда разобрались – обоюдный хохот. Хватило у него ума никому не докладывать, а я всё же его не прозевал!
***
.
Жидкие кристаллы
.
Раннее утро. Сидим с Сашей на склоне горы, покуриваем, внизу, как на ладони наш лагерь. Несколько поодаль стоят две палатки наших соседей. В одной живет супружеская пара: крепкий мужчина-тренер по каратэ, и его жена, очень умная женщина-химик, кандидат наук. В соседней палатке - друг этой семьи с сыном-подростком. Саша предупреждает, что сейчас произойдет нечто интересное. Полог семейной палатки откидывается, выходит наш спортсмен с двумя канистрами, и карабкается по тропинке на противоположную гору. Саша поясняет, что он направился к дальнему ручью за уникальной водой, в которой умная женщина-химик каким-то образом обнаружила “жидкие кристаллы”, жутко полезные для организма. Ну, пошел и пошел, что здесь такого, и я засобирался вниз. Но Саша останавливает меня: самое интересное впереди. Действительно, только водонос скрылся за горой, “друг семьи” серой мышью скользнул в опустевшую палатку.
Через несколько дней, еле держась на ногах, вечером каратист приплелся к нам, и со слезами начал жаловаться на свою судьбу. Потом рухнул спиной в заросли страшно колючего южного кустарника. Битый час извлекали мы из него острейшие, длинные как спички колючки, мазали зеленкой. Потом он, как выплакавшийся ребенок, мирно похрапывал в Сашиной большой палатке, покрываясь пятнами, подобно леопарду.
А перед отъездом они все разделись донага, и заплыли рядком в море: умная женщина-химик, кандидат наук придумала ритуал прощания с морем. Ну очень умная женщина!
***
.
Очень полезная командировка
.
Лето, полёты, отпуска, делать совершенно нечего, и я подал идею: отправить начальников ведущих кафедр для изучения новой техники. Сложился неплохой коллектив, опять три мушкетера: я - все оборудование, Кокотек - аэродинамика, и Юра Кочегаров - штурманские интересы. Дело в том, что в училище необходимо было подготовить отделение пилотов на вертикально взлетающие самолеты Як-38.
Едем в Николаев, в учебный центр, изучаем теорию. Для меня ничего нового нет, но поразила система спасения пилота: при отклонении самолета по угловым скоростям или углам тангажа и крена более допустимых значений, руки и ноги его автоматически убирались и фиксировались, а катапульта делала свое дело. Систему установили после того, когда несколько испытателей погибло при посадке на авианесущий корабль. Побывали и мы на таком корабле.
У мудрого Кокотека всегда находилось под рукой несколько адресов родителей курсантов, или наших выпускников. Пригласила нас в гости мама одного курсанта, веселая, чернобровая хохлушка, выставила тазик вареников с вишнями - вечер получился потрясающим! Эдик с Юрой надорвали животы от хохота, когда мы с ней перешли на чисто украинский язык.
А рядом, всего в сотне километров, в райцентре, жила моя мама. Как же быть рядом, и не заглянуть! Наша троица отправляется к одинокой старушке, где мы наводим порядок в запущенном хозяйстве. Юрик роет глубоченную яму, и мы с ним сооружаем добротный туалет, даже с креслом. Я ищу глубокий погреб, а Эдик всё это время интеллигентно болеет, обеспокоенная мама хлопочет над ним. Заглядывает мой дядя, дед Никита, и поражается нашей деятельностью. Что-то он себе соображает, и просит нас помочь привезти с базы несколько столбиков. Как откажешь немощной родне?
На следующий день поехали на грузовичке. “Стовбчыкы” оказались бетонными, килограммов по 150: изодрали все руки и тела, пока погрузили. Привезли, свалили для нового, бетонного же забора, а дед в это время под куполом виноградных лоз накрыл стол. Я увидел трехлитровую банку чистейшего самогона, и содрогнулся. Шепчу ему: “Это же три кандидата наук, три начальника кафедр, три подполковника! Что ж коньячку-то не купил?”. И слышу в ответ: “Та цэ краще, той коняк у нас не бэруть”. И действительно краше: самогоночка без запаха, с какой-то травкой, и кисти винограда над головой!
Перелетаем в Саки, на базовый аэродром Яков, на практику. Вечером Эдик исчезает, и вскоре возвращается с парой молодых пилотов, опять трехлитровой банкой, на этот раз “шпаги” (мягкий спиртовой раствор для охлаждения чего-то в самолёте). Дополняет всё огромный кулёк домашних яиц.
Летчики боготворят самолет, хотя до этого летали на стремительных Мигах. Возможность останавливаться в воздухе, садиться и взлетать без разбега буквально завораживает. Но это эмоции. Самолет хиленький, радиус полета куцый - ой, как далеко ему до английского “Харриера”! В наших широтах он еще сносно летал, а ближе к экватору оторваться от палубы уже не мог, и только прожигал её металлические плиты.
Сходили на аэродром, посмотрели полёты, осмотрели гигантский трамплин с изменяемым углом наклона для отрабатки варианта старта обычных самолётов с кораблей.
Сходили в кафе с танцами - изумлению не было предела! В Саках огромный пансионат всесоюзного значения для лечения грязями от бесплодия, куда с самых дальних окраин стремятся женщины с надеждой, многие даже остаются здесь на мизерных должностях.
Только мы присели, как рядом появились три симпатичных дамы, и завертелись танцы, стихи, и беседы по душам. Мы с Эдиком - женатики-пуритане, убираемся в гостиницу, а Юра где-то, за что-то зацепился, и пропадал три дня. Мы не беспокоились и не осуждали его: с женой-сердечницей с двумя клапанами у него уже несколько лет ничего не было, а тут, может быть, и женщине поможет. И мы оказались правы, Юра три дня не вылезал со съемной квартиры, пил холодное молодое вино из погреба, и усердно трудился на благородном и благодарном поприще!
Задачи командировки полностью выполнены, и даже, перевыполнены, но в запасе еще неделя. в Саках скучно: море мелкое, грязноватое, да и ходить далеко. Я же люблю перемены, милые авантюры, и здоровый образ жизни – предлагаю друзьям рвануть на полуостров Тарханкут, там скалы, самая прозрачная в Черном море вода, там снимались подводные сцены фильма “Человек амфибия”! Молодцы ребята, без колебаний приняли этот фантастический проект – ведь надо пересечь весь Крымский полуостров. Запасаемся гостиничными одеялами, немудреными харчами, и поездом, затем автобусами добираемся до конечного пункта Оленевка, далее только пёхом.
Уборочная страда, в магазинчике только жалкий аналог Шампанского – шипучка “Искра”, да это и к лучшему. Бредем по знойной степи, обливаясь потом. Догоняет нас неказистый “Запорожец”, и молодой молдаванин предлагает совершенно безвозмездно подвезти. Были же времена!
Мы на месте, ребята собирают траву и перекати-поле на костер, а я уже под водой: трубка, ласты и ружье всегда со мной. Чудные там подводные скалы, гроты, обрывы, когда сердце замирает, как при прыжке с парашютом! Стреляю приличную кефаль, ловлю солидного краба, всё это мы варим в большой консервной банке. Какой же чудесный, дивный получился вечер! Высыпали яркие южные звезды, взошла изумительная луна. Ароматная крабо-рыбная уха, слегка пьянящая шипучка – не забывается такое никогда!
Где ночевать - непростой вопрос. Внизу есть тихие ниши, но - голые камни, наверху - голая степь, ветерок, а уже конец августа, и палатки у нас нет. Находим крохотную балочку, стелим травку, как индейцы, заворачиваемся в свои одеяла, и плотно прижимаемся друг к другу. Ночью переворачиваемся все сразу, как по команде. Утром на прощание искупались, и нудный дождичек уже провожал нас домой.
Чудесная и во всех отношениях полезная случилась у нас командировка, кто еще может похвалиться подобной!
***
.
Последний бой, последняя охота!
.
Наконец-то, через семь томительных лет, получил квартиру на окраине города в одном из домов, которые построили немцы для воинов, выведенных из Германии, и живущих в палатках под Бутурлиновкой. До работы - полтора часа мучений в набитом транспорте. Решили для присмотра и оплаты коммунальных услуг сдать квартиру двум студентам. Новый начальник училища на общем совещании офицеров поднимает меня, и спрашивает, почему я не занимаю выделенную мне квартиру. Спокойно предлагаю ему объяснить причины после читки приказов. С начальником факультета стоим у двери, а это быдло в генеральских погонах, заросшее седой гривой до плеч, мешающее русский и украинский языки, не изволит пригласить к столу, присесть, хотя мы все почти ровесники, к тому же мы ещё и кандидаты наук. Выпучив на меня серые глаза, он ехидно вопрошает – Нажываетесь? Чёрт побери, я семь лет плачу за снимаемые квартиры! Это государство залезло в мой карман, и на тебе - наживаюсь! Сдерживаюсь, излагаю свои обстоятельства - как об стенку горох. Занять квартиру, иначе он отзовет ордер!
Расстроенный, прихожу домой, рассказываю жене, что и как. Мудрая моя вещает: “Утро вечера мудренее!”.
О, мой ангел! Генерал ложится в госпиталь, мы в это время проводим ускоренную приватизацию. Теперь тебе уже шишь, а не ордер!
Вышел он из госпиталя, про меня не забыл: вновь вызывает к себе. ”Выполнылы мой прыказ?”- это ко мне. “Никак нет!” - следует четкий ответ без приставки “товарищ генерал”. Надо было видеть вылезающие из орбит глаза, и пунцовую рожу! Грохот кулаков по столу, топанье ножками - я чуть не рассмеялся, иначе его кондратий бы хватил. Доложил, что квартира мною приватизирована, и является моей личной собственностью, что я могу делать с ней всё, что мне заблагорассудится. Гробовая тишина, слабый взмах руки, разрешающий выйти. Чистый ему вышел мат, Каспаров может отдыхать!
***
.
Прощай, Хопер - Батюшка!
.
А в сердце живет далекая, ласковая река, где знаком каждый поворот, каждая яма, каждый плес и затон. Остается несколько дней отпуска, бросаю все хозяйство, и, под причитания жены, срываюсь в неблизкий путь.
Двести пятьдесят километров позади, забираюсь в такую глушь, где годами не ступает нога человека. Река делает крутой изгиб под девяносто градусов, образуя полуостров. Ослепительно белый, чистый, меленький песочек, тёплые отмели, невдалеке торчат из воды коряги. Райское место и для детишек, и для рыбаков, и для подводников. Натыкаюсь на несколько заброшенных землянок. Сделаны добротно: внутри обшиты жердями, построены столы и постели, в некоторых есть даже печки. До перестройки здесь семьями, месяцами, отдыхали и москвичи, и ленинградцы.
Разгружаю машину, развожу костерок, готовлюсь к завтрашней охоте. Тишина стоит такая, что в ушах звенит, только с тихим шорохом падают листья, отправляясь маленькими парусниками в неведомый путь по реке. Ноздри щекочут пряности увядающего леса: тут и припеченные солнцем поздние ягоды, и, уже поникшие травы и цветы, еле уловимый аромат привядших опят. Золотое “бабье лето”. Начало октября, но тепло, как в конце августа!
Утром начинаю охоту, какой раньше никогда не было и, пожалуй, уже не будет в моей жизни! Пять сомов от пяти до двадцати, и три судака от трёх до четырёх килограммов!
Вечером, уставший и переполненный счастьем, развожу на берегу костер и достаю заветную бутылочку. У берега, под мостками, на огромном кукане колышется царский улов. Иду к реке, становлюсь на колени, и угощаю Батюшку рюмочкой. Спасибо, дорогой, за всё, и прощай! От предстоящей разлуки на глаза наворачиваются слёзы.
Утром разделываю рыбу, засаливаю в объемистом баке, потом с превеликим трудом, в несколько приемов, затаскиваю в багажник. Килограммов шестьдесят отборного балыка - будет отличная копчушка, и вся моя кафедра соберется полакомиться ею с нашим родным, русским пивком. Перед отъездом ещё раз подхожу к реке, и низко кланяюсь. Еще раз прощай, а может всё же ДО СВИДАНИЯ?!…
Служу последний год, приготовил для себя на кафедре должность доцента - работа для души и тонуса; усадьба в деревне готова для комфортного отдыха... Размечтался! Жена предлагает перебираться в Петербург, там уже внук появился, там служит мой сын, там, наконец, её мама и две сестры. Доводы железные, приходится согласиться. И она сумела поменять нашу новую квартиру на равноценную питерскую, наш деревенский домик на квартиру в Петергофе, которую пришлось тут же продать с целью приобретения мебели, стиралки и холодильника. Выходного пособия мне хватило только на телевизор с видеоплейером!
А генерал подленько, мелочно, не по-мужски, и не по-офицерски, отомстил мне. Обычно в запас провожают на общем офицерском собрании, зачитывают приказ, вручают памятный адрес и немудрёный мужской подарок. Обо мне же и не вспомнили!
Зато очень тепло провожала родная кафедра. В обширном подвале накрыли столы, от себя лично пришел проводить верный друг, зам. нач. по науке, Кокотек. Было много воспоминаний о совместной службе, искренних теплых слов.
***
|
