Прахов Юзеф Степанович
Выпускник 1924 года
Комбриг
.
.
Прахов Юзеф Степанович родился в 1897 году.
.
В 1924 году окончил 2-ю ВШЛ Рабоче-крестьянского Воздушного Флота в г. Борисоглебске.
Опытный полярный лётчик.
.
.
Комбриг (документально не подтверждено).
.
Погиб в авиакатастрофе в 1937 году.
Захоронен в г. Москве на Новодевичьем кладбище, участок № 3, 59 ряд.
.
.
Жена Прахова Эмилия Николаевна (1893-1983), дочь Прахова Тамара Юзефовна (1923-1946).
***
.
Из книги Е.К. Фёдорова "Полярные дневники"
.
... - А где Воробьев и Шипов? - тревожно спрашивают собравшиеся вокруг товарищи.
- Что, разве они не вернулись?
- Нет. Мы думали,- может быть, Воробьев сел у вас да не смог мотора завести или лыжу повредил.
Сделав небольшой переход, мы только что съехали на танке в середину поселка в самом лучшем настроении. Погода отличная - ясно, тихо, легкий морозец. И вот такая новость.
- Беда, ребята, искать надо - видимо, вчера Воробьев в сумерках станцию пролетел, сел где-нибудь, может быть, повредил машину при посадке. Где Прахов?
- Здесь я, Иван Дмитриевич,- говорит второй летчик.- Р-пять с утра готовим, еще полчаса - и можно будет вылетать.
- Ладно, готовься, Константиныч,- полетишь с Праховым на поиски.
- Не беспокойтесь, Иван Дмитриевич,- продолжает Прахов.- У-два такой самолет - где угодно сядет, самое большее лыжу может о какой-нибудь ропак повредить. Воробьев - летчик опытный.
- Ладно, увидим.
Наскоро поев, передаю Анютке приборы и записи, целую ее, встревоженную, одеваюсь потеплее - и быстро на полосу.
Прахов разогревает мотор - дает большие обороты, пропеллер ревет, несколько человек с трудом удерживают самолет за крылья (в то время самолеты тормозов не имели).
Это уже, по тогдашним понятиям, большая машина. Р-5 - в гражданском варианте почтовый самолет, в военном - разведчик и даже средний бомбардировщик! Скорость более 200 км/час - примерно вдвое против У-2. Самолет открытый, двухместный. Я на втором месте - летчика-наблюдателя. Через козырек вижу затылок Прахова. Говорить друг с другом мы не можем. Только записку могу сунуть через отверстие в стенке между нашими кабинами.
Мы договорились так - сначала летим к месту нашей вчерашней стоянки, затем обратно к станции, потом пойдем расширяющимися кругами, имея станцию в центре.
Опять взревел мотор, товарищи, держа за крылья, выводят самолет на полосу и отбегают. Мы взлетаем. Прахов действует по намеченному плану.
Сходили на место вчерашней стоянки, вернулись, прошли первый круг, идем по второму - километрах в пятнадцати от станции. Это мой второй полет в жизни. Еще очень трудно ориентироваться, скорость кажется огромной, но гляжу во все глаза. Вдруг Прахов качает самолет и протягивает руку, показывая что-то впереди справа. Темное пятнышко. Оно на небольшом плоскогорье. На высоте около 100-150 метров над морем к юго-востоку от станции. Вокруг холмы. Снижаясь, подходим. Да, это он - наш У-2.
Крутыми виражами на небольшой высоте ходит Прахов вокруг У-2. Все видно отчетливо. Конечно, никакой попытки посадки здесь не было. Самолет стоит на передних ребрах крыльев - крылья смяты, но полностью не разрушены. Хвост задран вверх и скошен. А передняя часть? Ее нет. То ли врезалась в снег по вторую кабину, то ли размозжена, вокруг разбросано немного небольших обломков. Людей - ни живых, ни мертвых - не видно, вероятно, они там, внутри.
Еще и еще раз проходим виражами над местом катастрофы. Когда идем низко, горизонт закрывают гряды холмов. Когда поднялись метров на триста - видно станцию. Кажется, она недалеко - километров пятнадцать.
Между У-2 и станцией гряды холмов, увалы.
Направление! Мне нужно направление. Но самолет все время ходит кругами, соответственно и картушка компаса плавно, но быстро поворачивается. Я пытаюсь оценить направление, ориентируясь по береговой линии.
Пошли обратно. И тут Прахов идет не по прямой на станцию, а почти с места закладывает кривую, чтобы скорее выйти на линию снижения к посадочной полосе. Он прав - надо скорее сообщить о виденном.
Садимся.
- Ну что?
- Плохо, Иван Дмитриевич, погибли оба, самолет, по всей видимости, вошел в землю с работающим мотором. Скорее всего Воробьев, считая, что идет над морем и имеет достаточный запас высоты, пробивал облачность.
Кто-то вспоминает, что, действительно, вчера вечером над станцией появилась на короткое время легкая облачность.
- А сесть там можно было?
- Камней многовато, но У-два, вероятно, мог бы сесть, а я не решился.
- Надо посылать партию на нартах. Как, ребята, готовитесь?
- Все готово, Иван Дмитриевич, можно хоть сейчас выходить.
- Ну и хорошо, через полчаса трогайтесь. Константи-ныч - тебе идти, показывать путь.
Опять я на несколько минут забежал домой, Аня, плача, собрала походную одежду, и вот, во второй половине все еще того же самого длинного и тяжелого дня, наша группа вышла на двух собачьих упряжках.
Я никогда не забуду эти вечер и ночь. Мы быстро шли, держась заданного направления. Пересекали гряды невысоких холмов, обходили крутые выступы скал. По расчету времени к темноте должны были выйти к месту катастрофы. Но я не смог найти самолет.
Мы отвернули влево, затем вправо, возвращались на исходное направление, но все было напрасно. Я знал, что направление засечено мною недостаточно точно, но полагал, что, придя в район катастрофы, мы найдем какую-нибудь горку, откуда будет видно хотя бы на 2-3 километра вокруг. Но не тут-то было. Проклятые низкие гряды холмов окружали нас со всех сторон, все похожие одна на другую, все закрывали горизонт. Ни одной высокой точки, откуда можно было бы осмотреться вокруг.
С приходом темноты остановились, раскинули две палатки - нас было шестеро,- молча прилегли отдохнуть. Всем было тяжело. Но я особенно мучился. Что если Воробьев и Шипов не погибли сразу, а вот сейчас умирают, не дождавшись нашей помощи? Это мой долг - их найти. А я не справился, заплутался среди этих чертовых холмов.
Утром решили вернуться, чтобы еще раз отметить место катастрофы с самолета. Так и сделали. Прахов снова вылетел, и когда он кружился над У-2, я тщательно засек направление с площадки на крыше дома. Новая партия вышла с собаками.
Я чувствовал себя опозоренным, почти ответственным за гибель людей. Но Иван Дмитриевич и все товарищи, отлично понимая мое состояние, не упрекнули меня ни одним словом.
К ночи группа вернулась.
Мелешко и Ковалев пришли раньше. Неверными шагами - только что сойдя с лыж,- Василий ступал по гладкому линолеуму коридора. У своей двери он стащил через голову верхнюю брезентовую рубашку и, слегка потрусив, нацепил на гвоздь. Снег, вытрушенный на пол, быстро таял. Печи громко гудели - ветер крепчал, и тяга была хорошая.
- Ну как, сразу? - кочергой я распахнул раскаленную дверцу печи - оттуда пахнуло жаром. Скривив лицо от боли, Василий выдергивал из бороды ледяные кусочки. Он с силой бросил сосульку на пол.
- Конечно. Ты знаешь - эти тросики, черт бы их драл, замучили нас. Ничего их не берет, едва перепилили. Хвост-то нужно было отнять, чтобы туда добраться. Воробьева едва собрали, а Шипов разбил голову о переднюю кромку кабины - он почти цел.
Скрипнув дверью, вышел из комнаты Саша Томашевич. Заложив руки за спину, прислонился спиной к печке - слушал.
Я присел на корточки, бил кочергой жаркую груду спекшегося шлака.
- Далеко они?
- Нет, мы ушли вперед от бухты. Темнеет, не видно ни черта, надо им отсюда сигналы давать. Минут через двадцать будут.
Торопливые шаги в тамбуре. В расстегнутом полушубке, слегка заснеженный, быстро входит Иван Дмитриевич, за ним - длинная фигура Ковалева.
- Сейчас дам, обожди,- это он Ковалеву.- Товарищи,- громко окликает Иван Дмитриевич, чтобы было слышно во всех комнатах,- одевайтесь, выходите, будем встречать тела. Василий Павлович, дернешь с дороги рюмку?
- Ладно.
- Ну, пошли,- быстро ныряет в дверь за начальником Ковалев, неторопливо идет Мелешко.
- Что же, Саша, будем собираться,- короткой лопаткой я подцепил в ящике, бросил в топку новую порцию угля и поднялся.
В нашей комнате полумрак. Лампа под абажуром освещает только стол. Аня торопливыми движениями натягивает полушубок. Когда она поднимает голову, чтобы заправить под воротник длинные уши шапки, видно, как блестят мокрые глаза.
Молча мы одеваемся. Выходим. От нашего дома к магнитному павильону тянутся провода освещения. При ветре они вибрируют, их унылый гул слышен везде.
Визжит пружина входной двери, хлопает дверь, один за другим выходят люди наружу. Яркий электрический фонарь с крыши хорошо освещает площадку перед домом. Снег уже сгладил неровный каменистый грунт. Шелестя ползут струйки поземки, откладывая миниатюрные сугробы. Рядом желтоватый ствол радиомачты уходит высоко вверх, часто шлепает по нему фал.
- Построиться,- командует Иван Дмитриевич. Медленно вытягивается длинная шеренга людей перед стеной дома, Замирает. Громко гудят оттяжки мачт, У Латыгина и Иванова факелы - консервные банки на палках. В банках горит керосин. Ветер треплет, обрывает коптящее пламя. Отсветы мечутся по снегу.
Из домика радиостанции выбежал человек - кажется, это Виктор. Подняв вверх руку с большим пистолетом, он стреляет ракетой. Высоко в черное безлунное небо взлетает зеленый огонь. Обождав минуту, Виктор снова стреляет. Опадая красиво рассыпаются цветные брызги,
- Женя, зачем это?
- Чтобы те не плутали.
Снова и снова налетают порывы ветра. Люди переминаются с ноги на ногу, отворачивают лица в сторону от ветра, молчат.
- Смотрите! - Из-за холма с юго-востока взлетает ответный огонек.
Упряжки быстро подходят. Собаки, шестью парами впряженные в длинный цуг, изо всех сил натягивают алычки, они почуяли дом. Уже слышно отрывистое тявканье. Они прошли по долинке, ограничивающей поселок с востока, и сейчас поднимаются по склону сюда.
- Подь, подь! - хрипло, надсаживаясь кричит Соловьев.- Колдун, Черныш, ну!..
Нарты застряли. Я, еще кто-то срываемся из строя, бежим навстречу. Внизу в темноте под уклоном сгрудились собаки. С силой дергает тяжелые нарты, кричит на собак уставший Соловьев. Сзади подходит вторая упряжка.
Хватаю за ошейник передового, "подь, подь".- мы втроем втягиваем упряжку наверх.
Вторые нарты с хода выбираются сами.
- Смирно!
Неподвижны перед строем две нарты. Тяжело дышат загнанные псы, некоторые ложатся.
Туго притянуты к саням тщательно завернутые в перкаль длинные предметы. Метель забивает снежной пылью складки материи.
Воробьев и Шипов вернулись на станцию...
На следующий день мы их хоронили.
До земли приминая гусеницами снег, медленно ползет танк-вездеход. На прицепе за ним громыхает по выступающим камням большая телега. На ее дощатом помосте укреплены два гроба, покрытые красным полотнищем. По четыре в ряд мы идем за телегой.
Проходим мимо взлетно-посадочной полосы, где стоят два самолета - Р-5 и оставшийся У-2, идем к западу на мыс Челюскин.
Здесь уже подготовлена - взрывом выбита в окаменевшей мерзлоте - могила. Небольшой траурный митинг. Залп. Вот и появились первые жертвы освоения Таймырского полуострова в наше время...
Тяжело началась для нас зима. Мы искренне любили и уважали обоих погибших товарищей, и вместе с тем мы понимали, что Арктика преподала нам еще один урок, показала, что шутить с ней нельзя. Понимали и то, что теперь возможности нашего летного отряда сильно убавились. Летчик остался один, и страховать его некому.
Но дело не стояло. Все сотрудники нашей станции напряженно трудились. Те из нас, кто работал раньше с Иваном Дмитриевичем Папаниным, не могли себе представить иного положения дел. Новые товарищи постепенно подчинились этому ритму.
Коллектив у нас был в общем хороший, но все же не тот, что на Земле Франца-Иосифа. В столовой уже не стояли графины с коньяком и водкой. Спиртное держалось под строгой охраной и помимо праздничных дней выдавалось в особых случаях Иваном Дмитриевичем.
И все потому, что в коллективе оказался один алкоголик. Это был отличный парень, добрый и мужественный, крепкий физически, охотно бравшийся за любую работу. Но его всегда тянуло выпить, а начав, он не мог остановиться, пил до потери сознания.
- Анна Викторовна, нет ли у вас одеколона? Побриться хочу,- обращался он к Ане. Та, на первых порах ничего не подозревая, охотно давала ему флакон. А через пару часов он мог полезть в драку или стрелял из винтовки вдоль коридора в доме. И отнюдь не со зла, не желая причинить кому-либо вред, а просто так - спьяну.
Были и другие озорные ребята.
Однажды повар проснулся ночью от крика в соседней комнате, где жил кухонный рабочий Василий Дмитриевич, интереснейший человек. Ему было тогда около шестидесяти лет. Маленького роста, крепкий, плотно сбитый. Старый моряк, он избороздил все моря и океаны, плавал много лет на судах российского торгового флота.
Вбежав в комнату Василия Дмитриевича и включив свет, повар обнаружил, что железная койка вместе с обитателем комнаты находится высоко под потолком на кровле русской печи, выходившей тыльной частью в эту комнату.
Василий Дмитриевич, проснувшись и спустив ноги с койки, обнаружил, в полной темноте, пустое пространство.
А затащили его во сне на печь вместе с койкой молодые ребята, чтобы добраться до кадки с заквашенным тестом, которое они решили употребить вместо браги,- все-таки бродит и спиртом попахивает.
Василий Дмитриевич отделался легким испугом, а ребята сильной резью в животах.
Но это были лишь мелочи.
Иван Дмитриевич не терпел праздно болтающихся людей, справедливо полагая, что именно праздность чаще всего является причиной ссор, склок и других недоразумений. И он умело создавал такую атмосферу, что любой сотрудник, не имевший в данное время своего прямого дела, сам искал какую-то работу, чтобы не выглядеть бездельником в глазах товарищей.
После того как самолеты были законсервированы на зиму, авиамеханики Вася Латыгин и Ваня полностью включились в работу механической мастерской, а летчик Прахов - как оказалось, работавший когда-то в швейной мастерской - стал умелым закройщиком и старшим мастером в швальне.
В комнате отдыха, там же был и красный уголок, каждый вечер собирались 8-10 человек в свободное от основной работы время и шили экспедиционное снаряжение. Как и на Земле Франца-Иосифа, здесь не было готовых хороших палаток, одежды, спальных мешков - их еще не умела делать и не выпускала наша промышленность.
Все необходимое мы изготовляли сами.
Тут же рассказывались воспоминания, шли дискуссии, обсуждалось то, что делается на Родине, шла просто всякая болтовня..."
===
.
"...В проливе Вилькицкого наверняка много торосов. Хорошо бы с воздуха выбрать наивыгоднейший путь. Мы просим Ивана Дмитриевича послать Прахова в разведку.
Сейчас около -35°, и подготовить самолет не так-то просто. Механики разогревают масло и наливают в застывший мотор, греют мотор снаружи специальными бензиновыми горелками. Прахову предстоит неподвижно сидеть в открытой машине, может быть, два-три часа, и он соответственно одевается - скорее, облачается. Меховая рубаха и штаны, две пары меховых чулок, меховые унты. Поверх всего тяжелая овчинная шуба, подпоясанная ремнем. На лице меховая маска с маленькими отверстиями для глаз. Глаза прикрыты очками-консервами. На руках меховые рукавицы с длинными крагами. Он едва помещается в кабину У-2. Наконец мотор затрещал. Мы качаем самолет за крылья, чтобы стронуть лыжи с места, и, поднимая сверкающую снежную пыль, Прахов взлетает. Через два с половиной часа он возвращается.
Физиономия довольная, хотя и докрасна обожженная, несмотря на маску, морозным ветром.
- Ну как, пройдем на собаках?
- На ягнятах пройдете,- смеется летчик.- Идем в дом. Я пересек пролив два раза и нашел то, что вам нужно. Вот, смотрите,- показывает он карту.
Действительно, как будто по заказу сделанная, тянется полоса ровного льда прямо от нас к юго-восточной оконечности Северной Земли. Видимо, при очередной подвижке льда здесь образовалась трещина, затем лед слегка - на 200-300 метров разошелся, вода замерзла, и пока эта полоса стоит нетронутой.
28 марта мы все пятеро выходим с двумя упряжками вдоль по этой полосе.
На первой остановке я делаю астрономические и магнитные измерения, а тем временем все остальные начинают трудиться над лункой. Толщина льда около полутора метров - долбить нам всем приходится около двух часов, нет пока еще и привычки.
За ужином Соловьев заявляет:
- Больше лунок пробивать не будем, ребята.
- А как?
- Секрет, завтра поймете.
На следующей стоянке, пока мы возились с установкой палаток, он ушел, взяв с собой пару собак. Вернулся через полчаса.
- Ну вот, товарищи, одна готовая лунка есть в полукилометре от нас, другая - в километре, выбирай, Вася, любую.
- Откуда?
- Про нерп вы забыли?
Верно, собаки легко находят отдыхающих на льду нерп и спугивают их. Нерпичья лунка на поверхности льда невелика - сантиметров сорок в диаметре, но ниже расширяется.
Расширить входное отверстие - пустое дело. Все гидрологические приборы отлично туда проходят. Трос, отклоняемый течением, не заклинивается благодаря расширению лунки книзу.
- Ну молодец! Ценное рацпредложение. Больше мы лунок не долбили.
На третий день достигли острова Старокадомского. Округлый, низкий, очертания ровные. Быстро обнаружили наверху гурий, поставленный экспедицией Амундсена. Он находился как раз на юго-западной стороне острова, к которой мы и подходили. Гидрологи остались у берега, а мы с Виктором направились к гурию.
Я расставил приборы, привязал к двум воткнутым в крепкий снег лыжам полотнище, чтобы как-то защититься от ветра, и начал наблюдения. Виктор разобрал верхушку гурия.
- Женя! Жестянка.
- Так и должно быть - значит, до нас туда никто не лазал. Вынимай, добывай записку.
Запечатанный конверт, находившийся внутри жестянки, хорошо сохранился. С волнением мы держали его в руках. Это уже историческая реликвия. Тем не менее вскрываем. В конверте письмо Амундсена с краткими сведениями о состоянии экспедиции на "Мод" и ее дальнейших планах, о местах, где экспедицией поставлены другие знаки, и т. п. На оборотной стороне письма сотрудник экспедиции, побывавший здесь, приписал карандашом, что он и его спутник в порядке, что здесь сделаны магнитные наблюдения и что далее их группа возвращается на судно.
Мы изъяли письмо Амундсена (теперь оно в Музее Арктики и Антарктики в Ленинграде), вложили в жестянку свою записку, и Виктор заделал верхушку гурия.
Пошли по берегу в обход острова, ведя полуинструментальную съемку. Видим, что-то неладно. Северо-восточная часть острова гораздо обширнее, чем показана на карте. Это большая низина, плавно уходящая в море. Берег, видимо, отме-лый - часто мы не понимаем, что под снегом - лед или грунт, тогда роем яму в снегу и смотрим.
За двое суток обходим остров и выходим к гидрологам. Они сидят на месте и измеряют приливные течения.
Обратный путь через пролив занимает у нас два перехода. Дорога, найденная Праховым, пока сохраняется. Обстановка спокойная, сильного ветра не было. Не было и подвижек льда.
10 апреля были дома..."
.
Источники:
ЦАМО (изначальную информацию предоставил Симонов Андрей Анатольевич)
Дополнения от Иванова Александра Полянсковича
.
От Администратора сайта. Точная дата рождения Прахова Ю.С. нам пока не известна. Помянем выпускника в день создания на сайте его персональной страницы - 9 марта.
|
